НА СУШЕ И НА МОРЕ
1973
Выпуск 13
АЛЕКСАНДР АБРАМОВ, СЕРГЕЙ АБРАМОВ
СИНИЙ ТАЙФУН
Фантастический рассказ
— Это очень низко, — сказал капитан.
Капитан имел в виду барометр — тяжелый, окованный начищенной медью, доставшийся
капитану, наверное, еще от отца, а тому от деда, ибо и барометр этот, и
почерневшая трубка, да и сама морская профессия передавались в семье Лепиков
по наследству: от Артура к Яну, от Яна опять к Артуру. А под барометром
висела плохонькая фотография, на которой весело смеялась женщина — жена
капитана Артура Лепика, и прижимался к ней десятилетний мальчишка — сын
капитана Артура Лепика, которого, конечно же, звали Ян и которого также
ожидали впереди и барометр, и трубчонка из вереска, и капитанский мостик.
— Это очень, очень низко, — повторил капитан, и
Малинин вгляделся в застывшую на нижнем делении стрелку, вгляделся непонимающе,
спросил:
— Погода портится?
Капитан кивнул, ничего не объясняя, да Малинин и
не ждал поспешных объяснений: все равно их не будет. Сначала капитан подумает,
крепко подумает, и только тогда скажет — коротко и точно. Малинин стоял
и смотрел на капитана Артура Лепика, немногословного рыжего эстонца, а
тот стоял и смотрел на фамильный барометр. Так прошла минута-другая, пока
капитан не принял наконец решение и, вспомнив о Малинине, сказал:
— Будем менять курс.
«Тоска-то какая! — думал Малинин, топая по коридору
за капитаном Артуром Лепиком. — Ничего толком не объяснит, ходи тут за
ним, слова клещами тяни... Курс будем менять... Почему? Зачем? Погоды он
испугался, что ли? Программа к черту летит...»
Здесь Малинин соврал: программа шла великолепно,
по графику, установленному в институте, придуманному самим Малининым и
утвержденному очень высоким и очень ученым советом. А соврал Малинин из
жалости к себе, из-за охватившего его сейчас чувства ностальгии. Третий
месяц экспедиционное судно Института океанографии находилось в плавании:
сначала в Японском море, потом в Южно-Китайском, теперь снова на пути домой.
Третий месяц Малинин мечтал о твердой земле, о травке-муравке, об асфальте,
наконец. Ему надоела вечно качающаяся палуба «Миклухо-Маклая», вечно качающаяся
койка в каюте, вечно качающийся стол, вечно качающийся мир. И только надев
маску и акваланг, он забывал о твердой земле, и о траве, и об асфальте.
Он уходил в море, как в теплый сон, когда не хочется просыпаться, открывать
глаза — еще минуту, только одну, и еще минуту, и еще, и еще...
— Надо сказать Рогову, — напомнил капитан. «Что
сказать Рогову? — удивился Малинин. — Что погода портится? Что курс меняем?
Рогов будет страшно обрадован, ну просто счастлив: да он с милейшего капитана
Артура три шкуры спустит. Что ему какой-то древний барометр!»
Рогов возглавлял экспедицию и вместе со всеми ее
участниками третий месяц мотался по морям, несмотря на свои пятьдесят шесть
лет, профессорское звание и титул члена-корреспондента Академии наук. Рогов
был богом, во всяком случае для Малинина, скромного кандидата наук, чья
докторская диссертация медленно, но верно распухала в тумбе все того же
вечно качающегося стола.
— То-то вам Рогов задаст, — мстительно сказал он.
Но капитан Артур Лепик не испугался страшной угрозы.
— Не задаст, — сказал он. — Тайфун.
Пока Малинин туго соображал, что это значит, они
дошли до роговской каюты, остановились на пороге, капитан снял фуражку,
огорошил:
— Беда, Павел Николаевич...
Рогов отложил ручку — он что-то писал в блокноте
— посмотрел сквозь затемненные стекла очков.
— Что за беда, Артур Янович?
— Очень низкое давление. Штиль.
Рогов снял очки, потер переносицу — переварил сообщение,
спросил быстро:
— На берег радировали?
— Нет связи.
— Что-нибудь с аппаратурой?
— Рация в порядке. Молчит эфир.
— Помехи?
— Помех нет. Тишина. Ни разу такого не было.
Малинин подумал, что капитан сегодня слишком многословен,
такого тоже ни разу не было.
— Ваше решение? — спросил Рогов. Он снова надел
очки, встал из-за стола, подошел к капитану.
— Будем обходить, — сказал тот. — Если это тайфун,
быть может, удастся уйти.
...Уйти им не удалось. Они вошли в зону тайфуна
минут через сорок неожиданно, что было особенно страшно. И все же капитан
сумел увести корабль от эпицентра тайфуна: ревущий хаос остался где-то
справа, северо-восточнее, потому что именно оттуда шла темнота, иссиня-черная,
непроглядная, с нарастающим ритмом грохота, словно миллионы тамтамов били
тревогу.
И вместе с грохочущей темнотой налетел ветер. Нет,
не ветер — вихрь, смерч, ураган (какое слово еще подобрать?!). «Миклухо-Маклай»
нырнул носом, потом задрожал, передав вибрацию на палубу, на палубные надстройки,
на мостик, где стояли они втроем: капитан, Малинин и Рогов, остановился
на секунду, словно встретив преграду, и вновь пошел вперед, но уже медленнее,
труднее, преодолевая удары ветра и волн.
Малинину стало страшно. Штормовка, предусмотрительно
захваченная в каюте, мгновенно превратилась в мокрую и холодную тряпку,
фуражку сорвало сразу, даже удержать не успел. Ветер пытался оторвать пальцы,
вцепившиеся в поручни, отбросить назад, к рубке, вдавить в переборку, распластать,
размазать.
Капитан пошевелил губами, и Малинин, напрягшись,
еле расслышал сквозь грохот волн и вой ветра:
— Нам... повезло... идем... по краю...
— Машина выдержит? — крикнул Малинин и, не услыхав
своего голоса, закричал опять: — Машина выдержит?
Капитан наклонился к его уху:
— Должна... Иди... в рубку...
И схватил его цепкой рукой, потащил по скользкому
настилу к двери, рванул ее на себя. Она подалась неожиданно легко, распахнулась,
и капитан не удержался, упал на мостик, придавив собой Малинина. И сразу,
будто только и дожидаясь этого случая, ветер бросил на палубу чудовищную
волну. Она подхватила Малинина, швырнула его к трапу, ударила головой о
стойку. На секунду он потерял сознание, но тут же пришел в себя, пополз
к открытой двери, преодолевая бешеное сопротивление ветра. Потом его кто-то
опять подтолкнул, и он вкатился в рубку, сел у переборки, очумело оглядываясь.
Следом за ним втиснулся капитан, долго, будто ему что-то мешало, тянул
дверь, наконец захлопнул ее, обернулся.
— Жив?
Малинин только кивнул: говорить не хотелось — и
посмотрел вокруг. Рядом на полу сидел Рогов и держался за голову, видимо,
тоже сильно ударился. Впереди, вцепившись в штурвал, стоял матрос Володя
— говорун и весельчак. Даже сейчас он умудрился взглянуть на Малинина,
хитро подмигнул ему: какова, мол, погодка, а? — и снова уставился вперед,
в темноту, которая врывалась в рубку вместе с водой сквозь разбитое стекло.
Капитан вынул пробку из переговорной трубки, крикнул:
— В машине! Как дела?
Кто-то снизу откликнулся:
— Пока держимся. Это долго, капитан?
— Не знаю, — сказал капитан и заткнул трубку пробкой:
он не любил лишних вопросов.
Рогов постонал-постонал и сказал жалобно:
— Если верить тому, что я знаю о тайфунах, это и
впрямь надолго: сутки, как минимум...
Малинин ужаснулся: целые сутки ада, грохочущего,
мокрого, черного. Нет, он просто не выдержит этого, не сумеет, не хватит
у него сил. И потом...
— Образцы, — не сказал, прохрипел он, — все разлетится
к чертовой бабушке!
И мысль эта, столь простая и ясная, так ужаснула
его, что он забыл и о страхах своих, и о головной боли, и о том, что до
лаборатории с образцами и пробами два трапа вниз, метры мокрой палубы,
ветер, вой и бешенство волн, забыл он обо всем этом, поднялся кряхтя и
пошел к двери, держась за переборку.
— Куда? — страшно крикнул капитан и схватил его
за руку.
— Пустите, — вяло сказал Малинин. — Мне надо. Там
мои образцы.
— Сидеть! — капитан толкнул его, и Малинин, не устояв,
плюхнулся на пол. — Ничего не разлетится: мы проскочим.
«Куда проскочим? — удивился Малинин. — Вокруг чернота...»
Он посмотрел сквозь разбитые стекла рубки и увидел
то, что на несколько секунд раньше увидел и оценил капитан.
Справа все было по-прежнему темно и страшно. Но
слева по курсу с юго-запада выплывало ровное голубое пространство, нелепое
и странное в чернильной тьме тайфуна. Будто шутник-маляр не спеша наносил
кистью ровные голубые мазки, закрашивая иссиня-черную стену.
— Лево руля! — капитан оттолкнул плечом Володю,
но тот не отпустил штурвальное колесо, и они вместе крутили его влево,
а потом капитан рванулся к машинному телеграфу и перевел рукоятку на «самый
полный». И тут же крикнул в переговорное устройство: — Полный вперед! Слышишь,
Максимыч, самый полный!
Нелепо задранный нос корабля в ровном квадрате окна
качнулся и пополз влево, а сам корабль ощутимо прибавил ходу. Малинин подумал,
что тайфун и вправду отпустил их, как повелел великий капитан Артур Лепик,
отпустил в это голубое неясное пространство, заполнявшее всю видимость
по курсу.
Они вошли в него так же неожиданно, как и часом
раньше в зону тайфуна. И сразу же стало светло, прекратился грохот, стих
ветер, и палуба перестала вставать на дыбы, будто кто-то, вспомнив старинное
морское поверье, вылил на кипящие волны бочонок масла.
— Так держать! — сказал капитан и снова крикнул
в машинное: — Хода не сбавлять! — а потом открыл легко, без усилий дверь
рубки и вышел на мостик.
Малинин поспешил за ним, помог подняться все еще
стонавшему Рогову, и они оба присоединились к капитану; с удивлением оглядывающемуся
по сторонам.
А поглядеть и вправду было на что.
Там, откуда только что вырвался «Миклухо-Маклай»,
качалась темно-синяя, с переливами занавеска, которая изнутри была голубой,
а отсюда превращала черноту тайфуна в синеву, отчего он стал ласково-синим,
как небо в тропиках, и странно тихим, даже немым, будто кто-то запер его
в прозрачный аквариум, не пропускавший ни ветра, ни рева и грохота волн,
только что бесновавшихся и вдруг окаменевших. Все это было там, за синей
занавеской, и казалось, что корабль, даже непонятно как, прорвал ее. Да
что там говорить: непонятно, невозможно все это, просто почудилось им,
и ветер и волны прошли страшным синим сном, запертым сейчас за стеклом
неизвестно кем придуманного сосуда.
Малинин сделал шаг назад: под ногой что-то хрустнуло.
Это был осколок стекла, почему-то не смытый водой. И звук этот, неожиданный,
нечаянный, вдруг подсказал им, что тайфун не миф, не сон. И тогда капитан
Артур Лепик сказал:
— Так не бывает.
А Рогов ответил ему с какой-то странной интонацией
не то удивления, не то насмешки:
— Вы правы, капитан, не бывает. Остается предположить
самое простое: мы все сошли с ума. Устраивает?
Вместо капитана откликнулся Малинин:
— Странное сумасшествие: скорее, похоже на массовую
наведенную галлюцинацию. Только что считать галлюцинацией: тайфун или мертвый
штиль? Если тайфун, то объясните мне: кто выбил стекла в рубке, кто сорвал
поручни на мостике? Если походить по кораблю, можно будет добавить еще
сотню вопросов. А если тайфун — реальность, а штиль — галлюцинация, то
почему нас не сносит с палубы?
— Ребенок, — сказал Рогов. — Вы не представляете,
как сложны бывают наведенные галлюцинации... — он засмеялся. — И я не представляю,
— и уже к капитану:— Артур Янович, объявите аврал, проверьте состояние
судна, узнайте, не восстановилась ли связь, и не сбавляйте хода; надо уйти
подальше от этой чертовой синевы.
Капитан кивнул и пошел в рубку. Через несколько
секунд раздался воющий звук сирены, особенно страшный в недоброй тишине
моря.
Рогов поморщился.
— Жуткий звук... Но оставим шутки. Что вы думаете,
мой друг, об этом феномене?
— О занавеске? — Малинин пожал плечами. — О синем
тайфуне? Я не фантаст, а научного объяснения не нахожу.
— А ненаучного?
— Может быть, силовой барьер?
— Может быть. Откуда?
— Состояние атмосферы... — он помялся, — или вот
еще, тайфуны-то у нас совсем не изучены. Вдруг они несут в себе силовое
поле, которое при определенных условиях превращается в некий кокон вокруг
ураганной зоны.
Рогов хмыкнул, и опять Малинин не понял: одобряет
он его бредовую гипотезу или нет.
— А вы говорите — не фантаст, — и Рогов посмотрел
вниз, на палубу, где капитан в сопровождении старпома и боцмана обходил
дозором свои владения, вероятно сильно попорченные тайфуном. — Артур Янович,
— крикнул Рогов, — как связь?
Капитан остановился и посмотрел вверх. Он смотрел
явно не на мостик, выше, и, проследив за его взглядом, Малинин увидел верхушку
мачты без привычного красного флага на ней. Капитан сказал что-то боцману,
и тот побежал назад, скрылся из виду, а капитан крикнул:
— Нет связи. Молчит эфир, — и снова пошел, считая
вопрос исчерпанным.
— Плохо дело, — сказал Рогов.
— Почему? — не понял Малинин. — Тайфун пройдет,
связь восстановится. Да и от берега мы недалеко — двое суток пути.
Рогов не ответил: он к чему-то прислушивался, потом
предложил:
— Давайте спустимся. Я вам кое-что покажу...
Малинин шел за ним, недоумевающий и взволнованный.
Он привык к Рогову, знал о его причудах, к примеру, о чрезмерной таинственности
даже в самых простых делах. Но таинственность эта всегда была лишь игрой,
а сейчас Рогов не играл. Малинин готов был поклясться, что его учитель
чем-то всерьез озабочен.
Они спустились на палубу, прошли мимо капитана Артура
Лепика, мрачно наблюдавшего за тем, как матросы крепили сорванную бурей
шлюпку. Малинин не утерпел, оглянулся: на мачте вновь красовался алый флаг
— боцман быстро выполнил приказ. Но флаг не развевался, как обычно, повис
неподвижно, и Малинин только сейчас заметил, что ветер совсем стих, будто
они вернулись назад во времени, как раз в тот самый миг, когда капитан
посмотрел на свой барометр.
— Опять штиль, — сказал Малинин.
— Это не штиль, — откликнулся Рогов. — Это нечто
иное. Смотрите, — он перегнулся через борт. — Что это с морем?
Малинин посмотрел на воду и оторопел. Море никогда
не кажется нам прозрачным, взгляд сверху тонет в плотной, стального цвета
водяной толще. Но толща эта чиста и не замутнена, а различные цветовые
оттенки в ней лишь подчеркивают эту чистоту. Теперь же вода за бортом не
была чистой: в ней, как в банке любителя-рыболова, кишела какая-то взвесь,
придававшая морю ровный грязно-зеленый цвет.
Малинин рванулся было назад, но его остановил резкий
окрик Рогова:
— Куда вы?
— В лабораторию. Надо взять пробы.
— Погодите, — отмахнулся Рогов. — Успеем. Отпустит
капитан наших ребят, тогда и возьмем. А сейчас... — он опять к чему-то
прислушался. — Мы, кажется, сбавили ход...
Малинин тоже почувствовал, что корабль резко снизил
скорость. Но тогда бы изменился и звук, доносящийся на палубу из машинного
отделения: стал бы мягче, глуше. Однако машина работала на предельном режиме:
за время плавания Малинин научился определять на слух режимы работы двигателей.
— Странность на странности, — загадочно сказал Рогов
и добавил: — Впрочем, послушаем, что нам хочет поведать наш милый студент:
его явно прислал Артур.
К ним подбежал взволнованный и запыхавшийся Нолик
— студент-географ, чья дипломная работа, как и диссертация Малинина, создавалась
в экспедиции.
— Павел Николаевич, вас капитан зовет!
— Идем, — Рогов с сожалением отошел от борта, обернулся.
— Сейчас Артур будет удивлять нас своим сообщением.
Малинин шел с Ноликом и думал, чем еще может их
удивить капитан. Машина не тянет? Это и так ясно. Видимо, сопротивление
среды возросло настолько, что она тормозит ход. Да и легко ли плавать в
киселе? Кто-нибудь пробовал?
Он не ошибся: капитан только что вылез из машинного
отделения, и на его обычно непроницаемом лице ясно читалось удивление.
— Мы все знаем, — опередил его Рогов. — За бортом
что-то странное: похоже на планктон, только плотность много выше. Останавливайте
судно. Будем брать пробу. — Он окликнул уже уходящего капитана: — Кстати,
корпус не перегрелся?
— Не успел, — сказал капитан и пошел в рубку, а
Малинин — в который раз? — расстроился: почему до простых вещей Рогов доходит
значительно быстрее? Ведь ясное же дело: возросло трение, возросла и температура...
Он сердито сказал Нолику:
— Позови ребят и тащите сюда оборудование.
Нолик побежал в лабораторию, а капитан, видно, уже
успел отдать приказ: на корабле застопорили машины, он прошел еще немного
по инерции и лег в дрейф.
Когда Рогов с Малининым дошли до кормы, Нолик с
лаборантами уже спустили за борт люльку с приборами, два матроса встали
у лебедки, а капитан Артур Лепик, посасывая свою неизменную трубку, наблюдал
за происходящим, всем своим видом показывая, что не интересует его ни странная
граница между тайфуном и штилем, ни загадочный феномен моря, тормозящий
ход судна, а если что и волнует, так только отсутствие связи, да и то самую
малость, чуть-чуть...
В лабораторной люльке помещались двое. Рогов быстро
перелез через борт, а следом за ним в люльку спрыгнул Нолик. Малинин хотел
заявить, что Нолику неплохо было бы постоять на борту, посмотреть, как
старшие товарищи будут работать у воды, но не успел: Рогов махнул матросам
рукой, и люлька поползла вниз.
Она остановилась у самой воды, и Рогов подумал,
что слова «у воды» здесь не подходят: у ног его застыла странная зеленая
кашица, на вид густая и вязкая. Он присел на корточки и опустил в нее руку.
— Осторожнее! — крикнул сверху Малинин, но Рогов
не услышал его.
За тридцать с лишним лет работы он, казалось ему,
успел узнать об океане все, что знала о нем земная наука. Он вдоль и поперек
прошел эти широты. Он читал лекции в Оксфорде и МГУ, в Гарварде и Беркли.
Его работы цитировались на многих симпозиумах и конференциях. О нем знал
ученый мир. И сейчас, сидя на корточках над зеленой кашицей, которая полчаса
назад была обыкновенной морской водой, он с ужасом понял, что все его завидные
знания ничтожны, пусты и бессмысленны, потому что ни одно из них не могло
даже намекнуть, с чем они встретились. Он понимал, что казнить себя бессмысленно
и бесполезно: наука — в его лице, сейчас! — встречается с подобным феноменом
впервые, и феномен этот необъясним, не похож ни на что привычное. Прекрасная
формула существовала некогда: «Этого не может быть, потому что не может
быть никогда». Закрой глаза, отмахнись, не верь, улыбнись презрительно:
нет этого, нет, нет! Но рука с трудом входила в зеленое месиво, как входит
ложка в желе, и желе это сдавливало руку, неприятно холодило кожу. Рогов
резко поднялся, покачнув люльку, и осмотрел руку. Она была абсолютно сухой.
Сверху опять кричали что-то, но он опять не слышал,
пытаясь все-таки объяснить необъяснимое привычными понятиями, найти какие-то
аналогии, но привычные понятия не подходили сюда, а знакомые аналогии ничуть
не напоминали то странное состояние воды (именно воды: Рогов не хотел,
не мог думать иначе!), которое превращало ее в желе.
— Павел Николаевич, — Рогов вздрогнул и обернулся:
Нолик смотрел с восторгом и ужасом, причем восторга было больше. Естественно:
он не обременен всеми знаниями, он вообще не очень-то обременен знаниями,
поэтому ему не страшно необъяснимое, а лишь любопытно до ужаса, который
все-таки читался на его лице. Счастливое качество молодого ученого — верить
тому, что есть, а не тому, что объяснено или объяснимо. Именно это качество
и движет вперед науку, а Рогов? Ты его потерял, разбросал по симпозиумам,
по ученым советам, по докладам и рефератам, которые и не нужны-то уже,
ничего они объяснить не могут ни тебе, ни Нолику, никому. Значит, перешагни
через них, забудь, начни сначала — вот отсюда, от этого киселя за бортом.
И не бойся признать поражение, великий Рогов. Как знать, вдруг да обернется
оно чем-нибудь, отдаленно похожим на победу...
Он встряхнул головой, будто сбросил оцепенение,
спросил Нолика:
— Ну что?
— Температура невероятная! — Нолик даже захлебывался
от восторга. — По Цельсию — тридцать восемь. А плотность все время растет,
записывать не успеваю.
— Пробы взял?
— Конечно.
— Тогда поехали наверх: посмотрим, подумаем, — и
вдруг замолчал, пораженный услышанным. — Говоришь, плотность непрерывно
растет?
— Растет! А что?
— Это хорошо, — сказал Рогов, — это просто великолепно,
— добавил он и, перешагнув через барьерчик люльки, встал на воду.
Именно встал; зеленое желе чуть прогнулось под ногами,
как батут, качнуло его, и он ухватился за люльку, чтобы удержать равновесие.
Наверху ахнули. Он поднял голову, помахал им рукой,
хитро подмигнул ошеломленному Нолику и шагнул вперед. Потом сделал еще
шаг, пошел медленно вдоль корпуса судна. Желе отлично держало его, только
идти было трудновато: поверхность неровная и качается, того и гляди упадешь.
— Стойте, Павел Николаевич! — заорал Нолик. — Я
с вами!
Он тоже перелез через барьер, нелепо размахивая
руками, побежал к Рогову, не удержался, плюхнулся во весь рост, но тут
же поднялся, осмотрел себя, спросил удивленно:
— Почему следов никаких нет? Даже не намок...
— А это не вода, — спокойно ответил Рогов, внутренне
содрогаясь, — ересь! бред! И все же не вода!
— Что же? — Нолик с надеждой смотрел на своего бога.
— Не знаю, — вздохнув, признался бог.
— А почему она нас держит?
— Тоже не знаю. Ты лучше не спрашивай: мы с тобой
сейчас на равных — ни о чем не догадываемся. Ты подумай лучше: плотность
среды растет отчего?
Нолик пожал плечами с недоуменной гримасой.
— Высказываю гипотезу, — Рогова внезапно охватило
ощущение охотника: добыча рядом, только руку протяни! — Постороннее тело,
помещенное в среду, вызывает повышение плотности вокруг него. А значит...
— А значит, — восторженно подхватил Нолик, — чем
дальше от корабля, тем плотность меньше! Так?
— Пятерка, — похвалил Рогов. — Проверим?
Позади загрохотала лебедка. Рогов обернулся: люлька
стремительно взлетела вверх, в нее влезли Малинин и два лаборанта, и через
три минуты они присоединились к Рогову с Ноликом.
Малинин даже задыхался от изумления.
— Держит. Нет, вы подумайте: держит, — повторял
он, глупо улыбаясь, и вдруг уже серьезно спросил: — Павел Николаевич, это
же не вода, верно?
Рогов усмехнулся про себя: молодость, несомненно,
имеет преимущества. Вот и Малинин: он не придавлен авторитетом Большой
науки, вернее, еще не придавлен, и ему понадобилось меньше времени и меньше
усилий, чтобы признать невероятное.
— А что же это? — он задал Малинину тот же вопрос,
что пятью минутами раньше Нолик.
Но Малинин не прикрылся спасительным «не знаю»,
он пошевелил тубами, подумал, потом засмеялся, сказал:
— Бред, конечно, но вдруг это жизнь?
— Мыслящий океан? — лениво спросил Рогов. — Лема
начитались...
— Почему обязательно мыслящий? — фантазировал Малинин.
— Даже наверняка не мыслящий. Микроорганизмы, растворенные в питательной
среде. Или не в среде... Сама среда — совокупность микроорганизмов.
— Не опровергаю, — сказал Рогов. — Здесь любая гипотеза
допустима. Проверим нашу с Ноликом: ее хоть сразу проверить можно.
Они подошли к люльке. Нолик обвязал вокруг пояса
тонкий канат, второй конец закрепил за барьер люльки и медленно, как по
льду, пробуя поверхность желе носком кеды, пошел прочь от корабля. Он отошел
шагов на десять, обернулся и крикнул:
— Держит хуже!
— Иди обратно, — приказал Рогов, но парень не послушался,
шагнул дальше и вдруг провалился по щиколотку, не удержался, сел, и Малинин
с лаборантами, ухватившись за канат, подтащили Нолика к люльке. Рогов нагнулся
и внимательно осмотрел его кеды: они были по-прежнему сухи, неведомая среда
не оставляла следов.
— Как в болоте, — ошеломленно проговорил Нолик.
— Засасывает и давит.
— Хватит экспериментов, — сердито бросил Рогов.
— Пробы у нас есть, можно и подниматься.
Он влез в люльку вместе с Ноликом, сказал Малинину:
— Вы с ребятами вторым рейсом.
Малинин кивнул, не оборачиваясь. Он смотрел на корпус
судна: зеленая «плесень» — оторванная от своей среды, она казалась именно
плесенью — обхватила корпус «Миклухо-Маклая», поднялась почти до иллюминаторов.
Верхний ее край, неровный, ажурно-рваный, ощутимо полз вверх, а внизу этот
тонкий, почти прозрачный слой «плесени» переходил в уже привычное желе,
и там, где эта «плесень» вырастала, желе чуть покачивалось взад-вперед,
словно подталкивало ее по борту судна вверх.
— Ну и ну! — изумленно воскликнул Рогов. — Пять
минут назад плесени не было.
Малинин и сам помнил, что борт был абсолютно чист,
когда они спускались вниз. Значит, плесень выросла недавно и очень быстро.
— Это же не опасно, — неуверенно, словно уговаривая
самого себя, сказал Нолик. — Она ведь не оставляет следов.
«Верно, — подумал Малинин, — следов не оставляет.
На кедах. На человеческом теле, руке к примеру. И это все? Но есть еще
корпус судна, есть еще вещи в каютах...» И вдруг с какой-то особенной остротой
понял, что вся их восторженная беготня вокруг морского феномена может быть
опасной. Он задрал голову вверх и заорал изо всех сил:
— Артур Янович! Прикажите задраить иллюминаторы
везде. И побыстрее!
Рогов внимательно разглядывал зеленую корку на борту.
— Не успеем, — проговорил он задумчиво. — Спохватились,
да поздно. Видите: эта штука уже к каютам подобралась.
Кое-где хлопали иллюминаторы, а «плесень» уже застилала
их, и там, где хозяева не успели забаррикадироваться, пробиралась в каюты,
и кто знает, что она там натворит.
— У нас иллюминатор открыт, — сказал Малинин. —
Поднимайтесь, Павел Николаевич, и бегом в каюту.
Рогов и сам понимал, что надо спешить. Едва люлька
поравнялась с палубой, он легко перескочил через поручень, сбежал по трапу,
толкнул дверь в каюту. Сзади сопел Нолик, пытаясь через его плечо рассмотреть,
что же успела захватить зеленая «плесень».
А захватить-то она успела не так уж много. Зеленый
кисель сполз из кольца иллюминатора на письменный стол, растекся по его
полированной деревянной крышке.
— Вот вам и еще пробы для опытов, — сказал Нолик,
задраивая иллюминатор.
— Ладно, — махнул рукой Рогов, — потом соберем.
Пошли на палубу.
Честно говоря, он был чуть-чуть разочарован: зеленая
«плесень» не ползла по каюте, не пожирала все на своем пути, не росла с
каждой минутой. Однажды разыгравшаяся фантазия уже неудержима. Ступив на
плотный кисель за бортом «Миклухо-Маклая», Рогов уже не сдерживал свое
закованное в строго научные шоры воображение. Да и как можно сдерживать,
если эти «строго научные шоры» ни черта не объясняют, а явно ненаучное
воображение подсказывает гипотезы одна другой хлеще, зато все объясняющие.
Пока они с Ноликом бежали к каюте, Рогов успел наделить «плесень» разумом
и ждал от нее бурных проявлений. Но растекшийся по столу кисель мало походил
на существо или вещество «сапиенс», и шаткие ножки безумной гипотезы легко
и охотно подломились. Рогов усмехнулся: «Совсем спятил, старик. Ты же на
Земле, а не на альфе Центавра. Откуда здесь «разумная плесень»?»
На палубе стоял Малинин и смотрел в капитанский
бинокль. Растерянный Артур Янович топтался рядом, порываясь отобрать бинокль.
Малинин не давал, толкался и повторял:
— Погодите, погодите, сейчас, сейчас...
— Что-нибудь новенькое нашли? — поинтересовался
Рогов.
— Старенькое, — невежливо буркнул Малинин, неохотно
отдавая бинокль капитану, который тотчас же прилип к нему, застыл памятником.
— Как вы смотрите на то, что мы в плену?
— У пиратов? — спросил Нолик.
— У «плесени», — не поддержал шутки Малинин. — Артур
Янович, дайте шефу полюбоваться...
Может быть, Малинин и преувеличивал, но ведь Рогов
решил ничему сегодня не удивляться, верить самому невероятному. Везде,
до самого горизонта, а быть может, и дальше, за ним, по всей земле, расстилалась
ровная зеленая поверхность. Ни волн на ней не было, ни всплесков, ни белых
пенных гребешков, столь привычных на море. Да и море ли это было? Скорее,
«суша», жадное агрессивное болото, которое заперло корабль наглухо, намертво,
навеки — какие еще слова подобрать? Рогов обернулся: позади, там, откуда
они пришли в этот странный зеленый мир, по-прежнему качалась прозрачная
занавеска. За ней, как в гигантском аквариуме, бился синий тайфун. В двенадцатикратный
«цейс» видны были волны, которые разбивались об эту занавеску, вероятно,
с грохотом, с воем ветра. Но звуки, как и волны, оставались за ней, как
за синим стеклом, неизвестно кем и зачем повешенным, не известно как пропустившим
судно в это диковинное тихое болото. Да, здесь была тишина, безоблачное
голубое небо, застывшая зеленая пленка болота, ровная, как по линейке проведенная
линия горизонта.
— Эфир все еще молчит? — спросил Рогов.
— Молчит, — сказал капитан и добавил просительно:
— Куда же мы попали, Павел Николаевич?
Рогов пожал плечами: мол, спросите что-нибудь полегче,
а Малинин ответил неожиданно сорвавшимся голосом:
— Хотите знать? Могу объяснить, — и даже рукой махнул.
— Только кто мне поверит...
— Я сегодня всему верю, — безнадежно сказал Рогов
и не соврал: какая в сущности разница — верить или не верить? От объяснений
легче не будет. Да и кто докажет: верны они или нет? Все возможно за синей
завесой тайфуна.
— Говорите, — попросил он Малинина.
Малинин начал, посмеиваясь: «Не верите — опровергайте».
Но Рогов знал своего ученика: тот не шутил, не выламывался, не пытался
огорошить супероригинальной идеей. Эта идея у него явно была выношена,
продумана за последние часы, а смешочки, они от неуверенности, от привычной
робости: как примут?
— Мы не на Земле, — говорил Малинин. — Или, вернее,
на Земле, но не нашей — другой. Проклятый тайфун родился на грани двух
миров: того, где мы живем, и этого — чужого. Я не оригинален: идея множественности
миров существует давно. И кое-кто из серьезных ученых — вы слышали, Павел
Николаевич, — уже пробует найти дверку в соседний мир. Пока безуспешно,
на ощупь, но пробует! А мы нашли ее, случайно наткнулись в потемках и прорвались
сюда, где все иное, не похожее на привычные земные атрибуты. Я читал в
каком-то фантастическом романе о том, как человек путешествует из мира
в мир, вернее, путешествует его биополе, совмещаясь в соседних мирах с
биополями его аналогов.
Авторы предположили, что миры эти
бесконечно повторяют друг друга, отличаясь лишь по времени; где-то оно
отстает от нашего, где-то его опережает. А почему бы не допустить, что
миры эти вообще не похожи на земной? Ну вот как здешний, — он обвел вокруг
рукой и засмеялся: — Красив?
Рогов кивнул:
— Красив. Ваша гипотеза имеет право на существование,
— он помолчал и добавил: — Впрочем, как и всякая другая. У тебя никакой
нет, Нолик?
У Нолика не было гипотезы: его заворожила малининская,
и он готов был охотно принять ее на веру. Да и Рогов не находил возражений
против нее: она все объяснила. А то, что она невероятна, так через невероятность
можно перешагнуть, и тогда все становится понятным и объяснимым. Но гипотеза
гипотезой, а выбираться из плена необходимо...
— Нужны аммонитные шашки, — сказал он. — У вас они
есть, капитан?
— Есть.
— Тогда запускайте машину. Поиграем в игру под названием
«Из ледяного плена».
Рогов думал так: если машина сама не вытянет их
из болота, то взрыв поможет расчистить впереди путь. Может помочь. А дальше
— Рогов сам проверял — зеленая каша теряет плотность. До тайфуна несколько
километров, надо попробовать проскочить.
Уж лучше тайфун, чем эта зеленая дрянь, пусть даже
и безобидная.
Конечно, ему не хотелось уходить: когда еще представится
такой случай — встреча с колонией неизвестных науке микроорганизмов. В
том, что это действительно микроорганизмы, Рогов не сомневался. А где они
находятся — на Земле или в соседнем мире, — значения в сущности не имело.
Не имело для него — ученого. А для руководителя экспедиции еще как имело.
Поэтому, не очень-то веря в гипотезу Малинина, он гнал сейчас судно в зону
тайфуна, в опасность, но в п р и в ы ч н у ю
опасность, если хотите, в земную. А здесь оставалась мнимая безопасность
зеленого спокойствия, интересная, но, увы!.. загадочная.
И в том, что безопасность мнимая, Рогов убедился
сразу же, как только вошел в каюту. Зеленая «плесень», отрезанная иллюминатором,
прихотливо растеклась по полу, осторожно обойдя початую бутылку с боржоми,
чугунное пресс-папье, пластмассовые шариковые ручки, кожаную папку с серебряной
монограммой — все, что было на столе и в столе. Самого стола не было. Не
было и деревянного стула, прикрученного к металлическому листу, которым
в каютах обшит пол. Они растворились, исчезли, хотя Рогов ясно помнил,
что, когда Нолик закрывал иллюминатор, «плесень» была на столе.
Рогов рванул дверь и выскочил в коридор. Из соседней
каюты вышел Малинин. Вид у него был испуганный и ошарашенный.
— Стол? — быстро спросил Рогов.
— Что стол, — Малинин неожиданно по-детски всхлипнул.
— Моя диссертация...
И тогда Рогов прислонился к теплой переборке коридора
и засмеялся. Сначала хмыкнул негромко, потом еще и еще: не мог сдержаться,
потом захохотал громко и весело. И вместе со смехом проходило дикое напряжение,
в котором — он и сам не подозревал об этом — Рогов находился последние
два часа. Пусть это была истерика — называйте, как хотите, — но именно
она-то и развеяла все сомнения и колебания, гипотезы и идеи, все, кроме
одной — бежать. Бежать скорее, изо всех сил.
Малинин — тут надо ему отдать должное — не бился
головой об стену, не рвал на себе одежды, не хватал любимого начальника
за грудки и не требовал сатисфакции. Он скромно ждал, пока любимый начальник
отсмеется, а когда Рогов затих, вытер слезящиеся от смеха глаза, Малинин
спросил его:
— Как у вас со здоровьем?
— Отлично, — сказал Рогов. — Лучше не бывает. А
диссертацию вашу «плесень» сожрала. И стол и стул. А бутылкой с боржоми
побрезговала. И пресс-папье тоже.
— Что же, она только дерево жрет? — спросил Малинин.
— А что? — удивился Рогов. — Вполне возможно. В
вашем мире допустимо любое предположение, даже самое глупое. И не расстраивайтесь,
ради бога: приключение стоит пачки листов, которые, кстати, нам с вами
нетрудно восстановить...
Его оборвал взрыв. Потом еще один и еще. «Миклухо-Маклай»
дрогнул и двинулся медленно, с трудом. Громыхнул еще один взрыв, и судно
чуть заметно прибавило скорость.
— Пока мы не вошли в тайфун, надо бы эту гадость
собрать, — сказал Рогов Малинину. — Скажите Артуру, пусть пошлет ребят
пройти по каютам. А то мы так до Владивостока не доберемся: «плесень» все
сожрет.
Малинин пошел по коридору, приноравливаясь к неровному
ходу судна. А Рогов закрыл глаза, прислонился к переборке и ждал. Потом
мимо него пробежали посланные Артуром матросы. Кто-то спросил на ходу:
— Вам плохо, Павел Николаевич?
Рогов покачал головой отрицательно, глаз не открыл,
стоял расслабленно и слушал двигатель. Тот работал ровно и сильно, и судно
шло все быстрее: видимо, «плесень» не успевала «сплотиться» вокруг него.
А позже в гул двигателей вошли другие звуки: грохот волн, свист ветра.
А спустя секунду «Миклухо-Маклай» дернулся, качнулся, прыгнул вперед и
вниз, будто в пропасть. И Рогов не устоял, грохнулся на металлический пол,
прижался к нему щекой. Потом поднялся и, держась за стены, пошел к трапу
на палубу. Судно вошло в тайфун, далекая синева его стала близкой и понятной
чернотой бури, и Рогову захотелось на воздух — просто подышать соленым
и мокрым ветром, обыкновенным земным ветром.
ОБ АВТОРАХ
Абрамов Александр
Иванович. Родился в 1900 году в Москве. Окончил Литературный институт
имени В. Я. Брюсова и Институт иностранных языков. Член Союза писателей
СССР. Печататься начал еще в 20-х годах и как журналист, театральный критик,
и как автор повестей и рассказов. В конце 50-х — начале 60-х годов выходят
его повести «Я ищу Китеж-град», «Прошу встать!», «Когда скорый опаздывает».
В жанре научной фантастики выступает с 1966 года совместно с С. А. Абрамовым.
Абрамов Сергей Александрович.
Родился в 1942 году в Москве. Окончил Московский автодорожный институт,
по образованию инженер. С 1961 года выступает в периодической печати с
репортажами, очерками, критическими статьями. Работает в журнале «Смена».
Член Союза журналистов СССР. В соавторстве со своим отцом А. П. Абрамовым
им опубликованы сборник научно-фантастических рассказов «Тень императора»,
романы «Всадники ниоткуда», «Рай без памяти», «Джинн из лазури», «Селеста
— 7000».
В нашем сборнике авторы выступают
третий раз. В настоящее время они работают над новым фантастическим романом.
НА СУШЕ И НА МОРЕ. 1973:[Вып. 13] - М.: Мысль, 1973, С. 513 - 528.